Из воспоминаний детей войны » ПИСЬМО ВНУКУ(четвертое – продолжение)
Итак, женщины и подростки, воспользовавшись информацией о том, что председатель сегодня на поле не приедет, ушли на бахчу. Увидев на бугре линейку председателя, они в безумном страхе кинулись бежать через поле врассыпную к своим рабочим местам. Дальше события развивались стремительно. Председатель крикнул: «Гони!» - что я и сделал. Расстояние до бегущих быстро сокращалось, председатель крикнул мне, чтобы я не правил лошадей на нескошенное пшеничное поле, а скакал между сложенных в копны снопов. Вдруг я увидел впереди бегущую женщину, в которой узнал свою любимую тетку Галю. Сердце мое заколотилось, от страха я потерял самообладание и тут же принял решение свалиться с линейки, что и сделал, увлекая за собой вожжи. Став неуправляемыми, лошади понеслись на большое расстояние по полю, наскочили на копну со снопами, от этого линейка перевернулась, разбросав пассажиров в разные стороны. Так как линейка возвышалась над землей невысоко, то при падении я ушибся и только, но ничего не сломал. Поэтому сгоряча быстро поднялся и побежал за лошадьми, которые недалеко протащили перевернутую линейку, запутались в копнах и остановились. Увидев аварию, к ее месту прибежали подростки, которые помогли мне поднять линейку. Успокоив лошадей, я подъехал к своим пассажирам, благо, никто из них, кроме испуга, не пострадал, упали они на кучу разбросанных снопов. Председатель к тому времени подобрал свою трость и хотел меня с размаху огреть, но сдержался, пообещав разобраться со мной потом, не на поле, на виду у женщин. Обещание он свое выполнил сполна.
Как только мы поехали с поля на совещание, он, сидя напротив моей спины, всю дорогу тыкал меня по всей спине и в бок той стороной трости, которая кузнецом была одета в железо. Пока я довез его к сельскому совету, на моей спине и правом боку не осталось живого места. Я плакал, но терпел. Когда подъехали к сельскому Совету и он ушел на совещание, меня окружила толпа подростков. Среди них был мой преданный друг Гриша. Я позвал его и спросил:
- Гриша, хочешь быть кучером у председателя?
Он согласился с радостью в глазах.
- Тогда вот тебе вожжи и кнут, как выйдет председатель, скажи ему, что больше на работу я не выйду.
Придя домой, я показал маме свои побои, скрыв правду, сказал, что получил их при падении линейки. А через три дня, пока я залечивал раны, наступило 1 сентября 1944 года, и я пошел в школу, продолжив прерванную на целых три года учебу.
Дорогой Кирюша, я надеюсь, ты сделаешь правильный вывод из последнего письма и твердо усвоишь, что умом своим надо управлять самому, используя при этом советы родителей и старших людей, умудренных жизненным опытом.
Итак, я в школе. Появлению моему в школе, как мне показалось, больше всех обрадовалась моя новая учительница Касьян Ольга Леонтьевна. Это она каждый год перед началом учебного года являлась в нашу семью и уговаривала маму отправить меня в школу, писала письма в сельский совет, в которых предлагала принять штрафные санкции, неоднократно встречалась с председателем колхоза и просила у него помощи. Но все ее действия ничего, кроме раздражения, во мне не вызывали и я продолжал неразумно упорствовать до известного тебе случая, который произошел у меня с Тарасом Макаровичем.
В школе время не заставило долго ждать, как я вдруг начал ощущать, что попал «из огня, да в полымя». И это ощущение преследовало меня целых два года.
Одному богу известно, как я смог пережить собственное насилие над собой, унять стыд и позор перед сверстниками того военного времени, которые продолжали оставаться вне школьного бремени, слоняясь от безделья, но на «свободе», смеясь и бравируя передо мной при встрече. Это трудно описать. Почти враз от меня отвернулись все многочисленные друзья, посчитав недостойным водить дружбу с тем, кто, будучи их лидером, вдруг оставил все и связался со школьной детворой, которая была и годами, и ростом на 3 – 4 года меньше меня. Словом, в среде подростковой сельской братии я выглядел посмешищем, и это меня неимоверно угнетало и преследовало вплоть до окончания 4 класса. Вот почему и как это было.
Наша сельская школа до войны была семилетняя. Все классы с 1 по 7 были полностью укомплектованы и некоторые классы даже занимались во вторую смену. А теперь, когда я пришел продолжить учебу, было только 3 класса.
В том классе, куда я пришел, было больше двадцати учащихся. Посадила меня учительница на заднюю парту, видимо затем, чтобы не закрывал своим ростом обзор для ребят. Было бы все сносным, если бы учительница попалась другого характера, способная хоть как-то учитывать мой возраст и делать на это хоть незначительные скидки. Но этого не произошло. Ее характер был по-военному строгим и бескомпромиссным. По ее действиям можно было судить, что она окончила не педучилище, а школу младших командиров. Она знала много армейских команд и часто пользовалась ими в работе. Например, зайдя в класс, подавала команду: «Класс, встать!». Несмотря на то, что класс уже стоял. Тут же следовала команда: «Класс, сесть!». Затем опять встать, и так три или четыре раза. Только после этого начинался урок. Пристрастие ее к командному методу воспитания, возможно, было вызвано военным временем. Метод этот с особой страстью проявлялся на уроках физкультуры. Урок физкультуры она превращала почти в ритуал. При любой погоде, кроме дождя, урок проводился не в зале, а на школьном дворе. Поставив нас в шеренгу, она подавала команду: «На первый-второй слева направо рассчитайся!». И тут начиналась настоящая чехарда. Кто-то начал расчет не с той стороны, кто-то выкрикнул номер раньше времени. Ее это не смущало, и она подавала команду на расчет до тех пор, пока строй не производил расчет правильно. В конце урока она подавала команду на построение и расчет. Затем следовала команда: «Шеренга, направо! Шагом марш, запевай!». Для меня эта команда из всех была самой отвратительной. Дело в том, что я был старший в классе по годам и выше всех по росту, ходил во главе колонны и обязан был запевать, поэтому по команде начинал:
«Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек…».
Поэт Лебедев-Кумач, написавший эти строки, видимо, лукавил, когда писал о вольном дыхании человека в нашей стране. Я был принужден «вольно» запевать, и мне «вольно», правда, на разные голоса и в разнобой, подпевала классная детвора. Опять же было бы терпимо, если бы физкультура проводилась в закрытом помещении, а не на школьном дворе, где за школьной оградой собиралась толпа зевак, как подростков, так и взрослых, которые приходили посмотреть, как учительница проводила «боевую» подготовку учащихся под маршировку и с песней. И тогда из-за ограды в мой адрес неслись всевозможные издевательские реплики и насмешки. Кто-то кричал: «Миша, смотри под ноги, а то раздавишь учительницу!». Драматизм этого момента для меня усиливался еще и тем, что за оградой среди зевак стояли девчонки моего возраста и старше, за некоторыми из них я уже пытался ухаживать. От этого меня бросало в пот, лицо краснело, как свекла, стыд пронизывал насквозь всю мою подростковую душу. Теперь, когда молодежь утратила во взаимоотношениях чувство стыда и совести, такую ситуацию можно легко пережить. А тогда это выливалось в испытание духа и моральную травму. Вспоминая то время, я не могу и теперь объяснить, как тогда удалось мне стерпеть и выдержать натиск моральных издевательств и не бросить школу.
Облегчение наступило лишь после окончания 4 класса. Когда в школе открылся 5 класс, в который не без моей агитации удалось вовлечь человек десять подростков из той толпы зевак. Тогда для меня пришло то счастливое время, когда я очутился среди сверстников, которых я превосходил по знаниям. Это давало мне минимальное право стать их лидером, чем я и воспользовался. Когда в 1949 году в школе была создана комсомольская организация, то меня избрали ее секретарем. Таким образом, за мной было закреплено фактическое лидерство над учащимися школы.
Школа, в которой я учился, памятна еще и тем, что в ней учился и мой дядя, впоследствии ставший Героем Советского Союза. Это звание ему было присвоено посмертно за форсирование Днепра. На школе закреплена мемориальная доска с текстом: «Здесь учился с 1923 – 1930 гг. Герой Советского Союза Прилепа Петр Карпович». Он был кадровым офицером Красной Армии. Так что это твой дальний родственник. Ты, как курсант военного университета, можешь гордиться тем, что в твоей родословной были такие личности. Словом, как историю страны, так и свою родословную надо помнить и стремиться ее приумножать добрыми делами и поступками. Как военный человек, ты должен воспитывать в себе высокую нравственность, честь и веру в свое Отечество, которое твоя будущая профессия предполагает защищать.
Ты пишешь, что у тебя с некоторыми командирами весьма напряженные взаимоотношения. Советую посмотреть сначала на себя, оценить, все ли ты делаешь для того, чтобы отношения были нормальными, уставными. Если обнаружишь, что ты делаешь все, что от тебя требуется, тогда знай, что есть командиры, как и гражданские люди, умные и не совсем. Постарайся их распознать. С умных бери пример, к не совсем умным относись по-философски. Надо терпеть и помнить, что власть их над тобой закончится с окончанием университета, так что терпи и еще раз терпи.
Кирюша, зная твой характер, тревожусь, как бы ты не попал под влияние аморальных товарищей и не натворил каких-нибудь глупостей, которые могут остаться на всю жизнь, будут беспокоить душевное спокойствие и совесть в старости. Об одном из поступков, который мог закончиться для меня трагически, я хочу тебе рассказать.
М. Прилепа – твой дедушка.
Друзья, пожалуйста, нажимайте на кнопки соцсетей, этим Вы поможете развитию проекта!