Из воспоминаний детей войны » ПИСЬМО ВНУКУ(второе – продолжение)
Особенно, и на всю жизнь, за три года моей работы кучером запомнился мне только один председатель. Он был ранен серьезно, ходил на 2-х костылях, и мне приходилось каждое утро ездить за ним на квартиру, привозить в правление колхоза, возить по полям, в район, а вечером отвозить домой или к подруге, что делать приходилось поздно ночью и рано забирать, чтобы не узнали в колхозе. Это была для меня самая отвратительная операция, от которой я невыносимо страдал за всех женщин, оставшихся без мужей. Женщины села, конечно, знали эту гулящую бабу, и называли ее не иначе, как по имени Дунька. Так как я возил к ней почти всех председателей, которые побывали за это время в колхозе, то я, как никто другой, испытывал к ней жгучую ненависть еще и за то, что женщинам приходилось постоянно и неумело врать, когда они спрашивали меня, пристально глядя в глаза: «Миша, а ты опять сегодня ночью возил председателя к Дуньке?». Я, конечно, отрицал, но мое вранье, видимо, было настолько неумелым, что они со смехом меня предупреждали – добром это не закончится.
Так и вышло. Однажды, в феврале 1944 г., после дождей и грязи выпал небольшой снег, почву подморозило. Ночью прибежала к нам домой соседка той непутевой Дуньки с запиской от председателя, в которой он велел мне запрягать лошадей и везти заболевшую Дуньку в соседнее село Золотаревка, к врачу. Это за 15 км от нашего села. Страх охватил меня немедленно. Страшно было не потому, что надо ехать далеко и глубокой ночью, а главным образом потому, что ехать придется через степные бурьяны, в которых бродят голодные стаи волков, изгнанные в наши края войной. Ехать предстояло немедленно, так как заболевшая, по словам соседки, умирает и кричит от боли на всю улицу.
Возле ее дома, точно уже, собралась на крик вся улица. Что делать? С одной стороны, мной овладел смертельный страх, а с другой стороны, заскребло самолюбие и сознание того, что я уже взрослый мужчина и не могу струсить перед такой опасностью, когда взрослые мужчины идут в бой на врага и бесстрашно умирают за победу. Победила во мне другая сторона сознания, победила мужская гордость и мужское самолюбие. И вот, несмотря на мою ненависть к больной, я решил ее везти к врачу. Мама плакала навзрыд, не пускала, умоляла и проклинала всех и вся, но я решил ехать. Быстро заложил в одноконную бидарку самого быстроходного жеребца, которого звали Пират, и поскакал, как угорелый, через полсела за Дунькой.
Когда подъехал к ее дому, действительно, несмотря на глухую ночь (время тогда никто не знал, так как часов ни у кого в селе не было), там собралась толпа, в том числе и две мои родные тетки. Узнав, что я повезу больную в Золотаревку, они в ужасе бросились ко мне и стали упрашивать отказаться ехать. Словом, обстановка вокруг меня была такой, что можно было и смалодушничать, но я почему-то не сделал этого, правда, потом пожалел. А пока посадили ко мне в бидарку орущую от боли в животе Дуньку, и я рванул по улице в глухую темную степь.
В дороге было неимоверно страшно, страх поселился в душе сразу за околицей села, сердце забилось с таким напряжением, что его было слышно. Страх удваивался в бездумный крик на больную, когда она просила остановиться, чтобы помочиться.
Я напряженно слушал ночь и уже не раз слышал в ней вой волков. Поведение коня подтверждало, что он тоже слышит вой в бурьянах, окружавших нас с обеих сторон снежной дороги. Конь не хотел останавливаться, рвал удила, бил копытами, храпел и с дрожью озирался по сторонам – того и гляди вырвется. В пути приходилось много раз останавливаться. Теперь я предполагаю, что у больной были камни в мочевом пузыре, они-то и шевелились, причиняя ей нестерпимую боль и неудобство.
От страха, что во время остановок конь может сорваться и унестись в ночь, у меня могло разорваться сердце, и теперь я благодарю бога, что этого не произошло.
Итак, километров за 5 до Золотаревки, когда уже чуть забрезжил рассвет, за нами в погоню увязалась стая из 6-8 волков. Первым учуял погоню конь. Он рванул вожжи с такой силой, что я еле удержал их от страха. Я пустил его в свободный бег. С какой скоростью он нес бидарку и нас на ней, и как только мы не вылетели из сиденья, описать не могу, так как осмысленное сознание вернулось ко мне метров за 50 - 100 от моста через засушливую речку перед Золотаревкой.
Тот мост был не длинный и узкий, на нем не могли разъехаться по ширине две повозки. И вот перед этим мостом нас догнали волки, я очнулся и увидел, как они стали заходить с обеих сторон, видимо, готовясь запрыгнуть на лошадь, чтобы растерзать ее. И, несомненно, они бы это сделали, если бы на их пути не встретился мост, который помешал выполнить их замысел. По мосту конь пронесся с грохотом, как выстрел. Сразу за мостом начиналось село, собаки, заслышав волков, подняли лай, и волчья стая в село не пошла, остановилась. А неуправляемый конь продолжал свой обезумевший бег по улице села до тех пор, пока не заскочил на колхозный двор, где и остановился возле конюшни. Не помню, как я довез больную в медпункт, как разгрузил, кому передал. Только потом кому-то из наших сельчан рассказали работницы больницы, что Дунька была без памяти от боли или испуга, а кучер, провожая, обнимал ее, уткнувшись в грудь, и плакал по-детски громко, навзрыд и просил прощения непонятно за что.
Дорогой Кирюша, я рассказал тебе кусочек своей жизни для того, чтобы ты знал, что жизнь всегда тяжела, а для того, чтобы в ней выстоять, надо с раннего возраста приучать себя достойно переносить все ее трудности, которые будут встречаться на жизненном пути.
Как бы там ни было, считаю, что жизнь я прожил интересную и готов ее повторить. Какая история у меня произошла с тем председателем, в корне изменившая мою жизнь, расскажу, если заинтересуешься, в следующем письме.
А теперь хочу тебе пожелать во всем удачи, но всегда помни при этом мудрую поговорку «На Бога надейся, а сам не плошай».
На этом у меня все, жду от тебя откровенного письма о твоих трудностях и радостях.
С тем до свидания, твой дедушка М.Прилепа
Друзья, пожалуйста, нажимайте на кнопки соцсетей, этим Вы поможете развитию проекта!