Столица Северного Урала – г. Серов Свердловской области, при основании, - Надеждинск (1894)
Нашим замечательным деду и бабушке…
Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А.С. Пушкин
Не одному нашему поколению мозолил глаза лозунг «Планы партии – планы народа!» Вот только так ли было на деле? Вопрос, отнюдь, не риторический. Тем более, что на заре новой жизни лозунги были куда проще. В Соловецком лагере, к примеру: «Железной рукой загоним человечество к счастью!», куда уж откровеннее…Город Серов при основании был назван Надеждинском в честь жены владельца рельсопрокатного завода. Символическим оказалась изначальное название города для многих его жителей. Никак нельзя было терять надежду, иногда совсем призрачную. Потому как всю свою нелегкую жизнь многие из них везли, не отлынивая, нелегкий воз, нежданно-негаданно свалившийся на них. А ещё говорят, что «везёт тому, кто везёт».
Десяти лет не прошло вольной жизни, а 29 февраля 1928 года отобрали лошадь у прадеда моей жены Скричевского Андрея Леонтьевича (1874-1932) в счет оплаты налога по самообложению (формулировка умиляет), а на следующий – 1929 год решением органов ГПУ выслали в труд.ссылку «для работы в леспромхозах вместе с семьей» (так в архивной справке) из с. Мошняги, Балтского района, Одесской области на Северный Урал – Н. Каква, Гаринского района, Уральской (ныне Свердловской) области.
Уже и назван враг власти - «зажиточный противник мероприятий сов.власти и уплаты налогов по самообложению» - так в справке.
А уж коли долги по налогам власть погасила изъятием лошади, то выслали всю семью налогоплательщика, исключительно, как «зажиточного противника мероприятий сов. власти». Как бы сказал известный персонаж актёра Брондукова: «На перековку».
Умиляет стыдливое – «противники мероприятий», - как-то же надо было прикрыть произвол, цель которого была слишком очевидной: отнять и разделить, - в эти два действия арифметики впоследствии укладывались практически все «мероприятия сов. власти».
Семья моей будущей жены - «противники мероприятий», ждали своего освобождения от заботливой власти 18 лет, провинившись перед ней лишь тем, что были зажиточными.
Были освобождены «из труд. ссылки» (так в документе) только 12 апреля 1947 года: Скричевский Антон Андреевич (10.07.1908-08.07.1992), Скричевская (Гаврилюк) Ефимия Касьяновна (16.09.1908-26.12.1998). Оба похоронены в г. Балта, Одесской области, Украина, откуда и были высланы, и куда вернулись на склоне лет.
Почти достигла совершеннолетия в труд.ссылке мама жены – Елишева (Скричевская) Вера Антоновна (23.08.1929-26.12.2007), она осталась навсегда в Серове, а её сестра Токарева (Скричевская) Елена Антоновна (20.11.1935) живет в Кустанае.
Не удалось ни перековать, ни осчастливить освобождением: Скричевского Андрея Леонтьевича (1874-1932) главу семьи, не надолго пережившую мужа, жену Скричевскую Акулину Меркуриевну (1877-1934) и их внука Скричевского Павла Антоновича (1931-1932). Малыш упал с телеги во время очередного переезда, а конвой не разрешил сразу подойти к нему.
Но… «не будем отчётность нарушать»… И его Ф.И.О. тоже есть в справке о реабилитации… Вот уж точно, что без вины виноватый. «Лес рубят, - щепки летят».
Гаринские леса и болота немало поглотили человеческих жизней на лесоповалах и железной дороге, так и не достроенной до светлого будущего, что уж там говорить про какого-то младенца, а тем более, стариков, имевших у себя на Родине крепкое современное даже по нынешним временам хозяйство. Благодаря своему уму, трудолюбию и предприимчивости удостоенных не поддержки со стороны власти, а чести умереть с голода на лесоповале.
Паросиловая установка для обмолота зерна – современный по тем временам локомотив, который отец доверял только своему сыну, нашему деду, в то время 20-тилетнему Антону, взорвался ещё до того, как «противников мероприятий» вывезли. Настоящие труженики, наверное, ждали чуда от железного чуда, забывая, что чудес не бывает.
В части производительности труда классики, несомненно, были правы, а вот практика новой жизни явно подкачала. Неслучайно же десятилетиями повторялась всеобщая усмешка о невозможности безработицы при новом строе.
Дед Антон свадьбу отпраздновал чуть больше года назад (22.01.1928).
Как рассказывала бабушка, её в деде покорили следующие аж три обстоятельства: гармошка (она сама «дюже гарно спiвала»), «лiсапет»/велосипед, да «кiшкэтiк» - фуражка. А если учесть, что сама она была готова биться за приглянувшегося парубка с любой соперницей, да ещё и при этом могла легко перепеть любую из них, то успех ей был обеспечен. В последствии наша боевая родственница себя в обиду не давала. Макала в дренажную канаву соседскую Килину (Акулину), заподозрив ту в нехороших поползновениях. Доводилось ей и честь отставить: своего начальника «так вбыла, так вбыла», что тому помощь понадобилась.
А в ту пору молодая семья только и жить самостоятельно начала, а власть уже тут, как тут…
Невольно вспомнишь незабвенного Аркадия Райкина с его разъяснением, почему клопы динозавров пережили. Даже нам с Шуркой довелось с ними повоевать на дедовских полатях.
Зачем власти крепкие хозяева, пусть уж лучше всех, – под гребешок, оно и надежнее, и умничать шибко опять же не будут, что сами с усами…
А кто стремится больше заработать, жить в достатке, тот рвач и хапуга - чуждый строю элемент. Строю больше по душе хоть и бездельники, но «со взором горящим».
Да и вести за собой строем проще бездумных, читай, идейных последователей. Жираф большой! Ему видней! Из поколения в поколение внушалось, что инициатива наказуема и что начальству видней. Кто же не помнит наше блаженное состояние, когда не надо было до недавнего времени заботиться ни о чём. Достаточно было просто не высовываться. Так мы и жили.
Хочется надеяться, что с нами уходит последнее поколение, для которого страх перед властью (чаще, её представителями) - из подсознания, то есть, из того, чем управлять нельзя. К сожалению, ни властью, ни подсознанием, в равной степени…
Невольный страх на Урале подсознательно, у меня, по крайней мере, вызывают связанные с прошлым названия: Гари, Ивдель, Полуночное, Тагилстрой, - могильное есть что-то в этом сочетании. Не секрет, что и Магнитка, и другие стройки - скорее стройки ГУЛага, чем комсомола. Кто сомневается, - Бог тому судья.
Не зря, вероятно, ещё долго были популярными слова песни Юза Алешковского: «Вы здесь из искры разжигали пламя, - спасибо, вам, - я греюсь у костра»…
За колючкой колонии родилась и моя жена. Людей освобождали, а жизнь, свободная и счастливая («За детство счастливое наше, спасибо, Родная страна!») продолжалась на том же месте, которое давным-давно стало для них родным домом без преувеличения.
Свои дома разрешили строить только после смерти друга всех детей. Вначале дом срубили дед с бабушкой - там же возле колонии, а потом появился и дом для дочери с семьей. И тот и другой на болоте, ими же и осушенном.
Колонией в городе Серове Свердловской области по сей день называют место на берегу реки Каква рядом с металлургическим заводом. Даже я в 70-е застал там бараки, в которых когда-то жили спец. поселенцы. Бабушка повторяла за охраной, - «нацмены», хотя, в основном, это были её земляки, которых охрана не отделяла от многочисленных здесь татар, башкир, вогулов, манси. Сами спец.поселенцы называли их «вольняшками».
В верховьях реки: Серовский ферросплавный, Богословский медеплавильный, Североуральский, угольные шахты, - будущие флагманы советской металлургии только строились, а руда и уголь для них уже вовсю добывались.
Надеждинский металлургический дал свой первый металл ещё в 19 веке.
Древесный уголь для металлургического производства получали в печах рядом с колонией. Это место до сегодняшнего дня называется «углежжением». Лес, вернее, дрова везли по железнодорожной ветке из пригорода под названием «лесозавод».
Колония была в центре треугольника из метзавода - углежжения – лесозавода и все они на берегу горной речки Каква.
Трудно поверить, но и оставшиеся вышки, а местами и колючку по периметру никто не убирал. Зарастали они сами крапивой, к ним привыкли, никто не обращал на них внимания. Да и как не привыкнуть, когда даже вооруженную охрану сняли только в 50-е.
Из воспоминаний жены. На её глазах убили солдата охраны. Он с рождения нянчился с ней. Она бежала домой и кричала: «Николашу убили»…
Запись в трудовой книжке деда от 20.10.1938 года: Каквинское хозяйство Управления Углехимбиржами Лесопромышленного треста «Уралсевлестяж»
А до этого у семейства Скричевских были: Гаринский район (март 1929-02.03.1933) – лесоповал (леспромхоз «Уралсевлестяж»а) для бабушки;
Тагилстрой (02.03.1933- июнь 1938) – УВС ТЭЦ для деда, а для 5-тилетней будущей мамы моей жены – спец.интернат в Нижнем Тагиле, где она хорошо запомнила, как находила на помойке рыбные кости и пыталась их есть.
С октября 1938 года - столица Северного Урала, – Серов, бывший Надеждинск.
Символическим для предков моей жены оказалась изначальное название города, где ей довелось родиться и жить. Знать не случайно он был назван Надеждинском, пусть и в честь жены владельца рельсопрокатного завода. Никак нельзя было терять надежду, иногда совсем призрачную. Потому как всю свою нелегкую жизнь везли они, не отлынивая, нелегкий воз, нежданно-негаданно свалившийся на них. А ещё говорят, что «везёт тому, кто везёт».
Надежду не теряла бабушка, когда потеряла годовалого сына с трёхлетней дочкой на руках и престарелыми родителями мужа на лесоповале. Кости её свёкра и свекрови с их внуком пополнили гати Гаринских болот. Не терял надежду и дед на строительстве будущего флагмана металлургии в Нижнем Тагиле. С надеждой когда-то увидеть и обнять своих близких росла в спец.интернате будущая мама мой жены.
Семья воссоединилась только через 10 лет, недосчитавшись троих.
В учётно-посемейную карту на нашу семью спец.переселенцев, которая велась администрацией НКВД, были записаны семь человек, включая и незабытых, и давно умерших родителей и младенца. «Не будем отчётность нарушать…»
И снова Юз Алешковский: «…а щепки выше дерева летят».
Жили Скричевские в комнате № 25 деревянного барака с длинным коридором и удобствами во дворе, а учётно-посемейная карта имела порядковый номер 124668 (!) – цифра не итоговая, разумеется. И при этом, несмотря ни на что, ни зла, ни зависти, пожалуй, одно снисхождение с неизменной усмешкой деда.
Совсем недавно у Ивана Шмелева (1873-1950) прочитал его пронзительные детские откровения, как вера в ангела-хранителя, заставляла с детского возраста оглядываться на свои поступки. Чтобы не обидеть ни своего, ни чужого, - оглянулся кругом, да и успокоился. Из этого же ряда, что подлости – проблема тех, кто их совершает. Бог им судья.
Бабуля до преклонных лет по привычке всем незнакомцам говорила только приятное и лестное им, если не сказать льстивое. «Укатали Сивку крутые горки».
Дед всю свою жизнь имел своё суждение на происходящее в стране и рядом с ним, но высказывал его только близким, не высказаться по любому поводу – это не про него.
Вернулись они и на свою Родину к середине 60-х. Встретил дед того, что сгубил паровую машину/локомотив, и того, кто валенком с вложенной в него гирей добивался от молодого парубка чистосердечного признания во вредительстве, которое тот не совершал.
Не только дороги наша беда на все времена.
Поинтересовался дед отчего же без вредителей и зерно возят в райцентр на мельницу, да и подсолнечник туда же, чтобы обратно муку с маслом привезти.
Дед-то приехал с Урала при полном параде, украшением которого был добротное кожаное пальто, да и профессии, которые он освоил за 30 с лишком лет, и родной земле бы не повредили.
Деда всю его жизнь выручали и кормили светлая голова и золотые, без преувеличения, руки. За свою трудовую жизнь (официальный стаж с 02.03.1933 года) он работал слесарем, механиком, шофёром, а после окончания 5-ти месячных курсов в Ростове на Дону в начале 1958 года, механиком холодильных установок. Вернувшись на Родину, автослесарем.
Он и в 80 лет чинил радиоприемники, а до этого и телевизоры. Сам лудил, паял, резал из ореха приклады к ружьям; сами ружья ремонтировал, как и часы, механические или электронные; и не было ничего такого, чего дед не знал. В хате висели настенные часы из 19 века, которые дед в Балте увидел у своего старого друга в поленнице с дровами, предназначенными для печки. Принес их домой и они долго ещё служили, радуя всех тончайшим музыкальным звоном, пока не лопнула пружина самих часов. Достаточно было переночевать в хате одну ночь, чтобы на вторую уже не просыпаться от их звона.
Дед был польско-украинских корней, потому и бабушка использовала в речи и польские слова. Мне всегда нравилось слово польское слово «мусить» с целым спектром вынужденных значений. Прожив более 30 лет на Урале она вернулась на Родину уже почти русско-говорящей кацапкой, хотя о кацапах (русских), как истая украинка всегда отзывалась пренебрежительно, скорее даже ругательно: «кацапка» - на внучку; «цi кацапы» презрительно, - на других.
Была она ярой болельщицей хоккея, особенно, против «цiх канадцiв»… В 1972 во время Великой серии ей было 64. На здоровье и ясный ум не жаловалась до 90, а если и жаловалась, то, как правило, только в связи с вниманием к её персоне.
В 70 из двухстволки деда стреляла бродячих собак, топтавших перекопанные грядки. Дед говорил, - без промаха. Боевая была женщина.
Бабушку все называли Доней, так как она по прибытии на Урал не понимала, что на вопрос: как тебя зовут, надо назвать имя и отвечала, как её звала мама: Доня (дочка - укр.). Была она малограмотной и грамота её распространялась только на церковные книги, писанные церковно-славянским языком, одна из них, прошедшая с семьей все испытания, сохранилась. Вот эти книги бабушка понимала и легко их читала. Скорее всего, грамоте она вынуждена была сама учиться по тем книгам, что были, так как её родители не могли себе позволить учёную доньку.
Вернувшись в Балту, бабушка совсем не хотела отставать от учёного деда и … записалась в городскую библиотеку, где исправно меняла книжки и любила рассказывать нам, что в библиотеке её очень уважают и почитают за грамотность. И она не была бесталанной, уважали её соседки за то, грыжи младенцев заговаривала и от заикания лечила. А читать она могла, хоть и не очень споро, но газеты непременно.
Дед Антон вместе с семьей и родителями был выслан, а его двум братьям удалось избежать высылки: один оказался в Кишиневе (до 1940г. город был румынским), со слов жены, звали его Леонтий, другой в Одессе. Среди родственников деда были огненно рыжий Тома (Томаш) и Яцик (Яцек).
С отцом бабушки, Гаврилюком Касьяном, в Мошнягах (окрестности г. Балта Одесской области) остались два её брата (Никита и Петр) и две сестры, из которых младшая, Гаврилюк Василиса Касьяновна (1912-1987), приехала к бабушке в Серов перед войной, где и дожила до старости, так и не вернувшись на Родину. За её кроткий нрав все мы называли её «тётушкой».
Жизнь – штука замысловатая, если не сказать, затейливая.
Уехала и она с Родины вынужденно, так как спасла от неминуемой гибели семью председателя не то колхоза, не то Совета. Их дом уже горел, а она успела выбить подпорку, державшую входную дверь. Спасая от своих недоброжелателей, председатель и купил ей билет на Урал. Так в мае 1941 она оказалась в Серове.
Пять лет отработала она в крупносортном цехе метзавода. Обрабатывала металлические чушки после плавки, за ушедших на фронт мужчин. Горячий цех, ручной труд, пневматический отбойник, работа в три смены без выходных.
Оставшиеся же на Родине пережили немецкую оккупацию, гибель близких от рук фашистов и потерю крова, другая сестра, Афия, дождалась возвращения родных только в 60-е.
В молодости кто-то из братьев деда или бабушки, единого мнения нет, выпряг лошадь из повозки с сеном и сам впрягся, а на вопрос, зачем он это делает, - ответил: «Лошадь жалко»… Не мелкого десятка были хлопцы…
Сомнительно, что разумно было высылать «противников мероприятий», скорее, важнее и очевиднее было избавиться от хозяев успешного дела.
И что же мы имеем в сухом остатке?
Оба моих деда-сибиряка прошли войну. Один из них, потерял на ней единственного 18-тилетнего сына. Сам же, немолодым уже был призван первоначально, как говорит мама, в трудовую армию. Носил военную форму и работал в Каменске-Уральском Свердловской области на оборонном заводе, жил на квартире, голодал. Из-за истощения попал в госпиталь, а потом в действующую армию. С фронта не написал ни одного письма. Его мальчишки-командиры, мама говорит со слов отца, - два лейтенанта, дознались от него, что дома остались две дочки («если с голоду не умерли»), и отправили на их адрес посылку. Так родные узнали, что он ещё жив.
Ранение и тяжелая контузия во время боёв за Берлин подорвали здоровье деда. Вернулся он после Победы домой, проработал в колхозе бригадиром около года и умер от ран в возрасте 49 лет. Умер, пока в очередной раз мама с бабушкой Надеждой бегали за фельдшером, да и чем тот мог помочь.
Все другие наши родственники преодолели выпавшие на их долю невзгоды. Обжились на новых местах, работали, учились, отдыхали, рожали детей, воспитывали их, не особо задумываясь о другой доле и утраченных не по их вине возможностях. Жизнь пройти, не поле перейти.
Советы, комбеды, колхоз, Мошняги, Еленовка, Балта, мельница, маслобойка, локомотив, уклонение от налога по самообложению, реквизиции, зажиточные противники мероприятий сов.власти, допросы с гирькой в валенке, спецпереселенцы, бабушкин лесоповал, Гаринские леса и болота, смерти младенца и родителей, гати, Тагилстрой деда, специнтернат мамы в Нижнем Тагиле, Надеждинск/Серов, Каква, метзавод, углежжение, колония, лесозавод, нацмены, вышки, часовые, волняшки, смерть Сталина, слёзы и «как же мы теперь жить будем?!» в 3,5 года, строительство дома на осушенном болоте, межвежонок в доме, папа киномеханик, его картины маслом «Мишки в лесу», «Сестрица Алёнушка», автопортрет, кинофильмы «Серенада Солнечной долины», «Серебряная пыль», диснеевские мультики, «О, голубка моя!», исполненная в 6 лет при самостоятельной записи в 1 класс, самостоятельные поездки поездом в Балту с пересадкой в Москве, Лужники. Моя жена. Её прошлое. Её память.
Наши предки: Леонтий, Андрей, Антон, Меркурий, Акулина, Касьян, Ефимия - Доня, Вера, Епифан, Сергей, Василий, Яков, Василий, Степан, Яков, Михаил, Дмитрий, Макар, Арина, Надежда, Анна. Отец называл Аннушкой. Моя мама.
До своей смерти в 90 лет бабушка жены часто со слезами вспоминала своего Павлика, сгинувшего в Гаринских болотах.
Моей маме до сих пор снится её единственный и любимый брат, пропавший без вести в 1943 на Курской дуге и которого она, как и в детстве, продолжает ласково называть – Митя. Эта память ко многому обязывает.
03.03.14 Анатолий Бояркин